Любить запрещается

18 января 1942-го считается началом принудительного вывоза украинцев на работы в Германию. Тогда же вместе с другими украинскими девушками на принудительные работы забрали и Анну Кравченко из Корюковки. Три года она прожила в австрийском городке Гальштат.



Романтики отправляются сюда, чтобы объясниться в любви. Большинство приезжают за красотой. Она невероятная (городок включён в список Всемирного наследия ЮНЕСКО). С одной стороны поселения - высокие горы, с другой - большое озеро, которое наполняют горные реки. Поэтому вода чистая и прозрачная. Дома стоят впритык друг к другу. Свободной для застройки земли нет. Жителей всего около тысячи. Приезжих бывает больше. Из-за этого цены заоблачные. Ночлег в доме с элементарными удобствами (сдают местные) стартует от 50 евро за одного человека. В отелях ещё дороже. Поэтому остановиться на неделю-другую могут только богатые.



Анна Кравченко прожила здесь 3 года. Сейчас её дом — в Корюковке. А родом она из Полесья Сосницкого района. Наряду с родными местами в её памяти навечно остался и Гальштат — этот затерянный среди австрийских Альп городок на берегу одноименного озера.

Там она оказалась в неполные 15. Там впервые узнала, сколько страданий может принести любовь. И это во многом изменило её судьбу.

— У родителей нас было восьмеро. Выжили семеро. Кроме меня, пять братьев и сестра Саша. Отец умер, когда я ещё не ходила в школу. Мама растила нас одна. Я была самой младшей. О любви мне никто ничего не рассказывал. Видно, думали: придёт время - сама узнает.

А тут война. И всё перепугалось.

Братьев - Ивана, Петра, Николая и Григория - мобилизовали. Фёдор служил в Бердичеве.

Там и погиб в 41-м. Сестру Сашу угнали на работы в Гзрманию.

Потом пришли и за мной. Мама рыдала и умоляла смиловаться.

Кричала: «Что вы делаете? Она же ещё дитя». Но полицай (в селе его звали Курок) её не слушал.

Говорил: там подрастёт. И платьев себе красивых купит.

Он вербовал сельскую молодёжь. Призывал ехать добровольно. Обещал золотые горы.

Агитационная кампания нацистов в Украине началась в 1942-м — в разгар голодной (особенно в городах) зимы. Добровольцам гарантировали хорошее питание, а передовикам — ещё и дополнительные пайки.

Часть зарплаты обещали выдавать на руки, остальное класть на сберегательную книжку. «Ваши семьи будут получать от немецких властей во время вашей работы в Германии 130 рублей в месяц» — утверждали в листовках. Были такие, которые сами соглашались. Но их количество не удовлетворяло потребностей оккупантов в рабочей силе. С весны (того же года) начались массовые облавы на местное население. Анну забрали в конце апреля. 15 ей должно было исполниться 20 июня.

Попала на родину Гитлера — в Австрию (в марте 1938-го он присоединил это суверенное государство к «великой Германии», назвав это семейным делом).

— Работали в Гапьштате на маленькой фабрике по производству нитей. Из них якобы потом делали ткань для парашютов.

Работа - 12 часов в день. Воскресенье - выходной. Фабрика и барак были в одном дворе. Сначала из него не выпускали совсем. Жили с девчатами, как в клетке. Я и туг была самой младшей. Ещё не целовалась ни разу. Поэтому и не хотелось. Да и не до того было. Всё время тосковала по дому. А старшим было и по 20. Они уже узнали жизнь. Поэтому оклемались немного — и молодость взяла своё. Им любить хотелось. Головы теряли.

Одна - её звали Надя - тайно подкопалась под ограду и через яму ночью лазила к парню. Ей удалось, потому что надзор был не очень строгий -мыи без него не нарушали правил. Боялись. Страх держи/ лучше всякого замка. Только не Надю. Поначалу ей везло. Яма была как заговорённая. Её не замечали. Она была небольшая, но Надя в неё пролазила - худая была. Как и все мы. Давали по 200 г хлеба вдень. Кормили в основном брюквой (корнеплод типа репы. — Авт.). Купить мы ничего не могли, потому что за работу не платили.

Потом начальству стало известно о яме. Может, даже рассказал кто-то из девчат - нас в бараке было 45. Надю сразу же забрали. Мы не надеялись увидеть её живой.

— Вернулась?

— Еле приползла. Все тело было исполосовано плётками. Страшно было смотреть.

Дорого обошлись ей ласки. Я стала бояться любви. Особенно после ещё одного случая. Он произошёл через несколько месяцев.

Тогда на смену подписанного Генрихом Гиммлером 20 февраля 1942-го указа, согласно которому подконтрольной была даже половая жизнь остарбайтеров, пришло более мягкое законодательство относительно работников с востока: им разрешили отправлять домой 2 письма в месяц, с разрешения руководства выходить за пределы трудового лагеря и т. п.

— Влюбилась другая девушка. Парень был из наших. Для немцев мы - низшая раса. У них было полно своих женщин, ведь их мужчины либо воевали, либо погибли.

Парень её тоже сильно полюбил. Он был отчаянный. Как-то пробрался в наш барак. И тут видят: идёт жандарм. Парень понял, что убежать не успеет, - спрятался под нары. Но надзиратель увидел его. Вытащил, стал унижать на глазах у любимой. Парень вспыхнул и дал ему в морду.

На следующий день его повесили. Приказали, чтобы все пришли смотреть. Я впервые не послушалась. Сказала, что больна. И это была правда. Я просто умирала от страха.

Страх сопровождал её и после возвращения домой — в 1945-м. Хотя здесь было кому защитить: четверо братьев вернулись с войны — израненные, но живые. Однако Анна никак не могла избавиться от ощущения, что продолжает находиться в клетке. Делала то единственное, что стало обязательным за три последних года — работала не поднимая глаз. Не было только нашивки «OST». Сначала в Полесье — звеньевой, потом в Мене — дворником и уборщицей. На большее не претендовала, ведь окончила всего четыре класса.

— Пятого не успела. Среди зимы порвались сапоги. На них была заплата на заплате. Никто не взялся ремонтировать. И мама сказала: «Бросай школу. Я не хочу, чтобы ты простудилась и умерла, как отец».

Потом перебралась в Корюковку. Устроилась на фабрику технических бумаг в самый вредный — красильный — цех. Там больше платили.

Пока отходила от своих страхов, шансов устроить личную жизнь оставалось всё меньше и меньше. Много мужчин не пришло с фронта. Большинство измученных одиночеством женщин радовались любому. Тянули мужчин в свою жизнь, не задумываясь о чувствах. После войны у женщин была ещё одна война — за того, кто будет рядом.

К ней Анна не была готова. Тогда она ещё с ужасом просыпалась после «австрийских» снов. В них стонала иссеченная плётками Надя. А настройщик станков замахивался и кричал «фердаммте шайсе» («твою мать») и «мист-штюк» («сука»). Она слышала это постоянно — станок часто выходил из строя.

Замуж Анна так и не вышла. А детей родила. Двоих.

— А любовь? Неужели голова от неё так и не закружилась? — спрашиваю Анну Григорьевну. Прошлым летом ей исполнился 91 год. Многое стёрлось из памяти. Это—нет.

— Один раз. В 45-м. Он преградил мне дорогу и сказал, что войне скоро конец. Это был наш офицер. Очень красивый. И смотрел так ласково, как никто до этого. Вот тогда и поплыла земля у меня под ногами. Это длилось только миг, а в душе осталось на всю жизнь...

Сейчас она живёт с дочерью Людмилой. Говорит: лучшего грех и желать. Люда ее бережёт как зеницу ока. Сын с семьёй тоже в Корюковке.

Бабушка уже дождалась трех внуков и трех правнуков.

Разговариваем с Анной Григорьевной накануне 18 января — этот день считается началом принудительного вывоза украинцев на работы в Германию.

— Хорошо, что дети и внуки избежали Вашей судьбы, — говорю ей.

— Разве избежали? Люда, когда была на заработках в Киеве, тоже работала (в торговом центре. — Авт.) по 12 часов в сутки. Сейчас муж внучки Яны вкалываете Польше...

Анна Ефименко, «Гарт» №3 (2911) от 17 января 2019

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.

Додати в: