Почка для жены

27-летняя черниговка Алла Гулбис (в девичестве Василенко) живет с одной пересаженной почкой. Орган для трансплантации любимой женщине дал муж, 33-летний Андрис Гулбис. Операция супругов была 28 марта 2013 года в Харькове, в отделении трансплантации областной больницы. Оперировал кандидат медицинских наук, доцент Николай Поляков (сейчас он — заведующий отделением трансплантации почки Харьковского областного клинического центра урологии и нефрологии им. В. И. Шаповалова).



«Без тебя я — не я»

Почки молодой женщины отказали в результате гломерулонефрите, неинфекционного воспаления гломерул (клубочков) почек. Без пересаженного органа Алле оставался только гемодиализ, искусственная очистка крови.

— Андрис сказал: «Я понял, что без тебя я — не я. Как я буду дальше жить, если тебя не станет?» — вспоминает Алла. — Объяснил своим родителям (отец из Латвии, мама из Украины, сейчас живут в селе Белозерье под Черкассами): «Это моя женщина. Я ее люблю. Своей жизни без нее я не представляю.

Алла и Андрис шесть лет вместе. Расписались в 2011 году, познакомились в 2009-ом. Андрис Гулбис — предприниматель, работает в сфере автозапчастей. Алла помогает мужу в семейном бизнесе.

«Я практически здоровый человек»,
- говорит Алла о себе. — Нельзя алкоголь, нельзя курить, нельзя свинину (это холестерин и давление), кетчупы, майонезы. Нельзя поднимать больше 10 килограммов. Нельзя болеть. При малейших признаках простуды принимаю противовирусные и противопростудные средства. -

О том, что у Аллы пересаженная почка, напоминает небольшой, порядка 15 сантиметров, шрам на животе и железное правило: два раза в сутки, утром и вечером, принимать препараты, угнетающие иммунитет.

— Где бы я ни была, чтобы ни случилось, забыть можно обо всем, но не об этом. Препараты угнетают иммунитет до такой степени, чтобы я могла жить, но чтобы иммунная система не пыталась «выбросить» из организма пересаженный орган.

Новую почку Алла чувствует как родную.

— К хорошему привыкаешь быстро, — объясняет. — Особенно первое время после операции у меня было чувство свободы. Я не привязана к диализному аппарату. У меня не болит голова. Я чувствовала себя абсолютно здоровой. Это не передать. Когда ты был каждый день хилый, и тут — как заново родился. Классная штука это — пересадка почки.

«70 тысяч гривен заплатили в кассу»

— Поехали к Полякову, сдали анализ на совместимость, она подтвердилась, — вспоминает. — Написали список обследования по Андрису, по мне. Обследовались в Чернигове. Весь пакет документов на руках. Приехали, ножки дрожат, ручки дрожат, счастье вроде бы есть, но страшно.

70 тысяч гривен заплатили в кассу. На эти деньги покупают все для операции. Операция с пересадкой почки от трупного донора дешевле, 5 тысяч долларов (доллар тогда был около 9 гривен).

Перед операцией мандраж нереальный был. Укололи успокоительное. Но мы почти не спали. Были в одной палате. Она из двух комнат. Три кровати. Третья в отдельной комнате, для ухаживающего, чтобы он мог отдохнуть. Своя ванная, туалет и умывальник.

Утром Андриса забрали на каталке. Сначала почку достают. Потом забирают меня, минут через 40. Когда его увезли, у меня началась паника. В голове каша, накал страстей, давление 250. По коридору везут на каталке, у меня все дрожит. Кладут на операционный стол, подключают капельницу. Вижу, в соседней операционной Андрис. Операционные связаны между собой дверными проемами без дверей, общий коридор. Большего страха в жизни я не переживала.

«Через полторы недели после операции нас выписали»

— Открываю глаза, лежу в реанимации на кровати, напротив — он. Ругается. Из наркоза выходит. Ему больно. Он к боли более чувствителен. Ему долго кололи обезболивающее. А у меня практически ничего не болело.

На следующие сутки его забрали, а мне три дня надо было быть в реанимации. Мне начали давать иммуносупрессию. Это очень сильные препараты, угнетающие иммунитет, они, к тому же, давят на психику. Я стала плаксивой, ранимой. Плюс наркоз влиял. Лежу, мне нельзя набок, только на спине — спина начала болеть. Капельница постоянно подключена, и катетер выведен. Почка запустилась, но кровь, кровь, кровь идет. На вторые сутки узнаю, что у Андриса температура. И вот тут меня накрыло... Я вырвала катетер, он был введен в подключичную вену. Кровь как хлынула на простыню фонтаном. Я хотела встать, но сразу легла. Решила, что буду брать капельницу в руки, с ней пойду. Я сходила с ума, переживала, как мой муж.

Через полторы недели после операции нас выписали, одновременно. Мне было гораздо лучше. Я ходила в бандаже. Он тоже ходил в бандаже, но у него были боли. Мне сняли швы, а он поехал домой со швами. У него долго заживало. Остался поперечный шрам около 40 сантиметров. Лазили, вырезали, все сосудики аккуратненько перевязывали. Рана глубоченная, ее промывать надо каждые два дня. Я сама ему промывала, в городской поликлинике отказались это делать.

«Было много боли, много страданий»

— Прошло два года, но каждую ночь, когда Андрис засыпает первый, этот шрам напоминает мне обо всем, что было, — делится собеседница. — Много переживаний, много боли, много страданий.

После операции — ночами не спали. Считали неделю каждый час, сколько почка вырабатывает мочи. Два месяца считали каждые три часа, сколько я выпила жидкости, сколько выделила. Три месяца пила противовирусные и противобактериальные препараты, потому что иммунитета своего не было. Иммуносупрессия была очень сильная, чтобы не началось отторжение. Долго нельзя было появляться на людях, чтобы уменьшить риск любого инфекционного, бактериального заражения. Гулять можно было только на открытых пространствах. После операции я была очень худая. Думала, где моя грудь. Ребра светятся, на-попе складка висит. Муж шутил: «Ну вот, наконец-то у тебя худые ножки, как ты хотела».

До операции было много страданий. Заболела в три года. Антибиотиками кормили, пока печень не увеличилась, вылезла из предреберной дуги. Потом меня долго тягали по больницам. Я лежала в Киеве, у профессора Ингретты Багдасаровой. Мне казалось, что зто тюрьма для детей.

В 14 лет начала лечиться у профессора Дмитрия Иванова. Был белок в моче. Кровь в моче появлялась при каждой простуде, С кровотечением мама справлялась, заваривая корни малины в горшочке. Мама Наталья посвятила мне свою жизнь. Работала в пожарной охране диспетчером, отец Александр — в ГАИ (Александр Василенко был начальником городского МРЭО. — Авт.). Отец приложил все усилия, чтобы сохранить мне здоровье.

Тягали меня по больницам, пока мне это не надоело. Я устала, хотела учиться, хотела жить. Поступила в Национальный медуниверситет им. Богомольца в Киеве и, казалось, забыла о болезни почек. Был у меня белок в моче, но я чувствовала себя хорошо. Оно никак не ощущается. Абсолютно. Почки не болят. Ты живешь, учишься. Учеба сложная. И, наверное, из-за недосыпания, нагрузок у меня начало подниматься давление. Оно всегда было. А это просто кошмар. Очень плохо сбивалось. На 5 курсе у нас начала читать нефрологию Ирина Шифрис. Мы с ней разговорились. Предложила сдать анализы. Выяснилось, что проблема уже не в белке, а в креатинине. Это означает, что нарушена функция почек. Что почки мои начали сдыхать.

Я знала, что до 30 лет у меня откажут почки. Они должны отказать. Это неизбежно. Я знала, что буду на диализе. Но представляла, что на диализе я не буду. Потому что лучше я... не буду вообще. Видела больных, которые на диализе. И была в ужасе. Потому что я как раз встретила свою любовь. Была безумно влюблена в своего будущего мужа. Мне хотелось жить, любить. Я молодая, красивая, мне был 21 год. И тут — все. Жизнь закончена. В слезах звоню Андрису, говорю о результатах анализов. Он сказал: «Так, я не хочу ничего этого слышать. Успокойся. Все будет хорошо».

Осень, начало шестого курса. У меня постельный режим. На пары почти не хожу. Потом — интернатура. Работала интерном в Черниговской горброльнице №1. На теорию надо ехать в Киев. После пар приходила мертвая. Адские головные боли от спазмов сосудов. Сильная слабость. Мне хотелось упасть и все. А мне надо было доставать книжки, учить. В общем, я приехала домой на выходные вся в слезах. Муж на то время был в Чернигове, я его сюда перетянула. Он забирает меня в пятницу с маршрутки, я реву, рыдаю, в истерике...

Из интернатуры уволилась по состоянию здоровья, в Киев на учебу не вернулась и попала в «Фрезениус», диализный центр. Организм уничтожать изнутри не было смысла. Нужно было быстрее на диализ, чтобы я не ослабла. Было много слез, много отчаяния, безысходности. Казалось, что я останусь одна. Но муж не давал мне расслабиться, не разрешал плакать. Мои родители ни разу не увидели моих слез. Единственный, кто видел слезы, это он. Муж, еще когда мы были на диализе, сказал: «Я тебе отдам почку». Я говорю: «Подожди. Есть еще варианты».

Стали на очередь на донорскую почку в течение полутора лет. Это очень-очень долго. Муж меня возил срок в срок, чтобы, не дай Бог, не прогорела сыворотка на совместимость с потенциальной донорской почкой и мы не пропустили свою возможность.

Съездили в Беларусь. Каждая консультация платная, операция стоит 60 тысяч долларов, очередь 4-5 лет, иногда 6, если сложная группа крови. Если будет почка — приоритет гражданам Беларуси. В Египте узнавали о пересадке. Цены выше, чем в Беларуси, 80 тысяч долларов. Но тоже очередь.

Сейчас оно забывается, но на самом деле это был кошмар.

Тамара Кравченко, "Весть" №50 (674) от 10 декабря 2015

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.

Додати в: