Война глазами детей

Какие они - детские глаза? Веселые и озорные, радостные и счастливые. Только во время войны они часто были полны печали и слез. Кто-то грустил о друзьях, разбросанных эвакуацией по всей стране. Многим пришлось оплакивать отцовские похоронки. У кого-то война забрала маму. А кто-то погиб при артиллерийском обстреле или воздушном налете.


Расчистка завалов г. Прилуки, 1944 год. Этот снимок типичен для того времени: от Бреста до Сталинграда, от Ленинграда и до Севастополя дети и взрослые поднимали свою страну из руин

Летом 1943 года мне исполнилось шесть лет. Дом, в котором мы жили до войны, сгорел во время бомбежки Чернигова еще в 41-м. Семья перебралась на окраину города. В нашем большом дворе было много детей. А еще там постоянно ходили немецкие солдаты, работали военнопленные, приезжали машины. Поэтому приходилось играть за сараями.
Наступила осень 43-го. Немецкая пропаганда трубила «Червоні біля Конотопа». А за Десной, словно раскаты далекого грома, все сильнее и сильнее гремела долгожданная канонада.
Помню, как однажды в небе появился наш разведчик. Над домами со свистом пролетели снаряды. От их разрывов дрожала земля, звенели окна. Мамы прятали своих детей в чуланы. Кто старше и смелее, на некоторое время ушел жить в разрушенные печи кирпичного завода.
Немцы покидали город. Стрельба постепенно затихала - фашистов выбили из города, и кругом воцарилась тишина. Утром на улице чувствовалось оживление. Люди куда-то спешили. Помню, подошел ко мне соседский мальчик Сева с несколькими пачками табачного листа, дал мне две пачки и говорит: «Боренька, пойдем наших встречать на шоссейку!» (так мы называли улицу Шевченко - нынешний проспект Мира). Пришли мы быстро. Еще с улицы Богунского увидели между тополями наши танки.

И через много лет, проходя мимо дома, в котором впоследствии жил прославленный полководец, герой Испании и Сталинграда, дважды Герой Советского Союза Александр Родимцев, я невольно вспоминаю то пасмурное, холодное утро, когда через несколько дней после освобождения Чернигова по его главной улице стремительным маршем проходили войска. В тот день мы впервые увидели «катюши», установленные на американские «студебеккеры», зачехленные зеленым брезентом. И детвора, и взрослые всматривались в лица тех, кто выстоял в Сталинграде, не дрогнул под Курском и Орлом, с боями дошел до Чернигова...
На обочине между тополями стояли танки, кони, пушки. На тротуарах было много красноармейцев и черниговчан. Встречать освободителей пришли кто с чем: с яблоками, хлебом, огурцами - что у кого было. Только две большие ели напротив улицы Гоголя теперь напоминают о том месте, где мы когда-то приветствовали наших освободителей.
Едва мы раздали табак, подошли и коснулись запыленной брони танка, в небе послышался гул самолетов, раздались взрывы бомб.
Все бросились в укрытия. Я побежал домой. На Богунского свист бомб был настолько сильным, а взрывы так близки, что я несколько раз падал на землю, закрывал глаза и думал: «Только бы не в меня, хоть бы мимо, успеть бы добежать до окопа».

В нашем дворе был хороший окоп на два выхода, накрытый бревнами и присыпанный землей. На углу, где сейчас расположена автостоянка возле отеля «Градецкий», одну бомбу все-таки прозевал. Неожиданно раздался сильный взрыв. Впереди меня, метров в пятнадцати, вверх поднялся черный столб земли. Я испугался, упал. Некоторое время лежал, потом встал, но вперед идти уже боялся. Оглянулся назад - ни одного человека. На землю опускалась черная пыль. Над воронкой стоял густой слой зеленоватого дыма. В воздухе пахло гарью. Было трудно дышать. Я медленно пошел вперед, обошел воронку и вышел на нашу улицу, на которой тоже никого не было (сейчас это улица им. 1-ой Гвардейской армии).
Справа горел дом, где до войны жил польский часовщик. Огромные языки красного пламени вылетали из окон. Из-под крыш клубился черный дым. Слева, в нашем дворе, было много пыли, калитка открыта настежь.

Войдя во двор, я осмелел и последние метров двадцать до окопа бежал изо всех сил. У самого края сидела мама.
- Сыночек, где же ты был? - плача спросила она.
- Наших встречал с Севой на шоссейке, - ответил я.
Когда началась бомбежка, мама искала меня во дворе и на улице, пока женщины не затащили ее в окоп: «И Бориса не найдешь, и сама погибнешь!».
В окопе тоже было страшно. Земля дрожала от близко падавших бомб, сквозь бревна песок сыпался нам на голову. Кто-то плакал, кто-то просил Бога о спасении, кто-то говорил: «Наверное, мы живем последние минуточки». Дважды этот ураган на какое-то время затихал. В одно такое затишье Дина Кравцова пробралась к моей маме: «Если суждено умереть, так умру с тетей Зиной».
Выйдя из окопа, мы онемели от ужаса: разбитые сараи, поломанные заборы, дым от горящих домов закрывал полнеба. Наш дом уцелел. Позже мы обнаружили в стенах несколько дыр от осколков.

Много горя наделала та бомбежка на нашей окраине. На углу Просторной и Коллективной люди спрятались в погребе. Рядом упавшая бомба разрушила его и засыпала всех землей. Большинство отделалось испугом, а моему товарищу Васе Белоусу перебило ноги. Всю осень бабушка возила его на двухколесной тележке, а зимой - на санках.
В переулке Богунского большой обломок сбитого фашистского самолета упал на веранду и убил Оксану Тарасенко.
Во дворе был длинный ряд коммунальных сараев. Наш был крайний. Бомба упала рядом - три стенки и крышу разнесло по огороду. Только дверь, закрытая на замок, осталась между стоек. У нас был один кролик. Клетку с ним выбросило из сарая метров на десять. Кролик остался жив, его даже не ранило, только сильно испугался. Мама открыла клетку и выпустила его. «Пусть живет, если бомба его не убила», - сказала она.

Идя сразу после бомбежки к маминой родне на Котонинку (нынешний микрорайон Шерстянка), мы видели, как в переулке, между усадьбами Бугаевых и Ковальских, на траве лежала мертвая девочка. Над ней склонились и плакали люди. Между досок забора застряли куры, убитые взрывной волной.
На улице Богунского во дворе моих друзей Феликса и Виты Яновских остановились кавалеристы. Молодой командир подарил пятилетнему Феликсу скрипку, а уже через час погиб. В огороде лунки от выкопанной картошки стали бурого цвета из-за впитавшейся в землю крови.
После этой бомбежки были еще налеты, но не такие массированные. Днем над городом летали наши истребители. Вечером со стороны Гомеля иногда появлялись вражеские самолеты, которые обстреливали наши зенитчики, и они, сбросив несколько бомб, улетали прочь. Мы их не боялись, если видели, что они летят далеко от нашей улицы.


Здание общежития пединститута. Чернигов, 1943 год

Бывало и такое: ляжем спать - налет. Мама нас будит, и мы бежим в окоп. Спали тогда всегда одетыми. С наступлением холодов в окоп нанесли много соломы. Видели, как в ночном небе лучи прожекторов «ловили» вражеские самолеты. А потом зенитчики открывали по ним ураганный огонь.
Страшно было и когда бомбили Днепр. От эха бомбежки не могли заснуть. Ночевали в окопе. Ведь никто не знал, когда снова будут бомбить. Взрослые переживали, что фронт может вернуться в наш город. Но война перешла за Днепр, все дальше и дальше уходила на Запад, и только похоронки «летели» в наши дома...
Прошло двадцать два года. Я работал на Черниговском заводе синтетического волокна. Вместе с немецкими и английскими специалистами вводил в действие анидное (найлоновое) производство, столь нужное в то время для нашей страны.
Случилось так, что на день рождения одного из наших сотрудников были приглашены некоторые специалисты. Сначала, конечно, тосты, поздравления - все внимание имениннику. Затем стали разговаривать о работе, кто откуда родом, кто видел что-то интересное. Когда пришел мой черед, я рассказал, что с детства живу в Чернигове:
- Когда началась война, мне не было и четырех лет, поэтому довоенный город почти не помню. Весь центр был разрушен и сожжен бомбежками, а потом отстроен заново. Какой город сейчас, видите сами.

В то время Чернигов утопал в зелени. Обилие клумб, цветов, ухоженные дома, чистота на улицах, в скверах. Мне не было стыдно за мой город
Вдруг один из немцев спросил:
- Господин Кудрявцев, где Вы были в сентябре 43-го?
- В Чернигове, - ответил я.
- Я тоже был в Чернигове, - продолжил он. И немного помедлив, добавил: - Я бомбил Чернигов.
Все замолчали. А передо мной - далекое сентябрьское утро.
- Да, я хорошо помню тот день и утро. Бомбили Чернигов с полдесятого до одиннадцати, -ответил я.
- Е-е, - подтвердил иностранец.
Я рассказал, как с товарищами встречал наших, как попал под бомбежку и бежал домой. О трагических последствиях бомбежки не стал вспоминать: зачем травить сердце солдата. Ведь не мы - советские дети, оказавшиеся в этом огненном вихре, не они - немецкие летчики, не виноваты были, что шла война. Как это просто сейчас можно сказать: «Шла война...».
Кто-то произнес тост: «За дружбу!», а кто-то: «За мир!», и праздник вошел в свое русло.

Прошли десятки лет. У каждого из нас, живших в то время в Чернигове, в глазах навсегда запечатлелись разные картины: у кого - горящие и разрушенные дома, у кого - смерть, кровь. А кто-то запомнил красноармейцев, улыбки, слезы, танки, пушки, поцелуи, объятия.
Время все дальше и дальше уносит нас от тех тревожных и суровых, но полных надежды дней. Многое уходит из памяти, но мы никогда не забудем тот солнечный сентябрьский день и тех, кто нас освободил.

Борис Кудрявцев, еженедельник «Деснянка вільна» + «Деснянская неделя» №7 (466)

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.

Додати в: