По нотам жизни

Известный украинский пианист, заслуженный артист Украины Геннадий Демьянчук, которому 21 февраля этого года исполнится 50 лет, родился в Чернигове в семье музыкантов. Учился в Черниговской музыкальной школе №1 (1971-1975гг.), Центральной средней специальной музыкальной школе при Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского (1975-1981 гг.), Московской государственной консерватории (1981-1986гг.) и аспирантуре этого же учебного заведения.

С 1986 по 1988 год — солист Одесской филармонии, а с 1991 года — преподаватель фортепьянного отделения в Черниговском музыкальном училище им. Л. Ревуцкого. Одновременно является доцентом кафедры фортепиано Национальной музыкальной академии им. П. И. Чайковского.

Лауреат Международного конкурса «Jeunesses Musicals» (I премия, 1989 г., Белград, Югославия) и «Music World» в (I премия, 2001 г., Фивизанно, Италия).

Выступал с концертами как во многих городах Украины, так и за рубежом (Югославия, Италия, Бельгия, Германия, Чехия, Южная Корея, Япония).

Накануне юбилея Геннадия Геннадьевича мы попросили его поделиться с читателями «Гарта» своими мыслями о жизни, творчестве, музыке...

— Геннадий Геннадьевич, когда Вы впервые «познакомились» с фортепиано?

— Где-то лет в пять-шесть. Моя мама, Лариса Ивановна, — пианистка, до сих пор преподает в музыкальной школе. Дома она часто играла, и мне это запало в душу. Мама и стала моим первым учителем. хотя, конечно, никаких амбициозных целей делать из меня музыканта не было. Но потом я увлекся, почувствовал необходимость в музыке.

— Для многих детей «гонять гаммы», в то время как во дворе ровесники гоняют в футбол, — целая трагедия...

— Да, действительно, это так. Но для меня это трагедией не стало. Может быть, потому, что я, когда учился в музыкальной школе при Московской консерватории, жил в интернате, мои сверстники были рядом, и мы занимались одним делом. Это было такое несколько закрытое учебное заведение, состоящее всего из двух классов. В одном классе — двенадцать учеников, в другом — тринадцать. Там все было по распорядку, и свободного времени действительно не хватало. Но в выходные мы все равно с удовольствием играли и в футбол, и в теннис. Хотя, конечно, это было достаточно дозированно.

— А почему Вы решили продолжить обучение именно в Московской консерватории? Там была лучше школа, чем, скажем, в Киеве?

— Объективно — да. Московская фортепьянная школа тогда считалась лучшей, она котировалась во всем мире. И вообще, это была большая честь, впрочем, и большая ответственность тоже, учиться в таком заведении, музыканты меня поймут. Я этим действительно очень горжусь.

— Вы говорите — «тогда считалась». Разве с тех пор что-то изменилось?

— Изменилось многое. С распадом Союза многие педагоги просто уехали — кто в Германию, кто в Испанию, кто в Японию, открыли там свои школы. Некоторые ушли из жизни.

Кроме того, как я сейчас понимаю, несмотря на достоинства московской исполнительской школы, в ней все-таки существовал ряд непреложных штампов, которым студенты обязаны были следовать. Не приветствовалось инакомыслие или свободомыслие в исполнительстве. Это сразу же вызывало отторжение профессуры. В результате со временем начался обратный процесс — рост уровня исполнительской культуры в постсоветских странах. В частности, в Украине.

— Как Вы думаете, талант — это от Бога, от родителей или от окружающей среды, в которой растет и воспитывается человек? Например, если бы Ваша мама была скрипачкой, стали бы Вы пианистом?

— Меня эта проблема тоже интересует. Но я не знаю ответа. Конечно, больше возможностей проявить свои заложенные музыкальные способности, наверное, будет у тех, кто родился в «музыкальной» семье. Кто знает? А может, если Богу угодно, он приведет человека к музыке и другим путем. Моей маме, кстати, предлагали учить меня игре на скрипке. Но не сложилось, я ее даже в руках не держал. Так что это действительно сложный вопрос.

***

— Как бы там ни было, в информационной справке о Вас, размещенной на некоторых музыкальных сайтах, сказано, что Вы «по оценкам музыкальных экспертов являетесь лучшим пианистом Украины с академическим музыкальным образованием»...

— Серьезно? Впервые об этом слышу. Вообще, я не понимаю, как в этом деле можно определить, кто лучше, кто хуже. Конечно, когда человек абсолютно непрофессионален, то это сразу видно. Но, в принципе, мне эта иерархия не понятна. Это же не спорт, где кто-то пробежал быстрее или поднял гирю тяжелее — и никаких вопросов. А в искусстве грань «лучше-хуже» очень зыбка, условна, субъективна. То же самое, кстати, и со званиями. Я не могу сказать, что весь из себя такой правильный и нечестолюбивый. Честолюбие мне, как и многим людям искусства, естественно, присуще, и оно в какой-то мере является «двигателем прогресса», но вопрос о «документально подтвержденных» заслугах меня как-то не очень занимает.

— По каким критериям Вы выбираете репертуар? У Вас есть любимые композиторы или же все зависит от погоды, природы, настроения?

— Не могу сказать, что кто-то из композиторов занимает мое внимание постоянно, но определенный круг авторов, к которым я периодически возвращаюсь, конечно же, есть. Это Бах, Лист, Бетховен, Шопен. Сочинения каждого из них — это своеобразный нерасшифрованный конденсат энергии, из которого можно черпать жизненные силы на многие годы. Скажем, в Ференце Листе меня привлекают его совершенно грандиозная многогранность и удивительный универсализм. Он — противоречивая фигура, своего рода Фауст XIX века, имевший очень сложные взаимоотношения и с Богом, и с темной стороной. Я не могу сказать, что мне в его творчестве все нравится, но как личность, как реформатор фортепьянной музыки он меня очень интересует.

— Что, по Вашему мнению, самое главное в исполнительском искусстве: стремление найти с композитором, так сказать, душевный резонанс, дабы донести слушателям тот нерв, на котором он писал исполняемое музыкантом произведение, или же самореализация, стремление привнести в чужое сочинение что-то свое?

— Важно найти, вы совершенно верно заметили, душевный резонанс Необходимо понять автора. Естественно, никто не может знать, как он задумывал свое сочинение. Это невозможно. Но на духовном и эмоциональном уровне очень важно найти созвучное ему звучание, найти контакт с автором «через годы, через расстояния».

А что касается самореализации и привнесения своего, что очень часто выливается в «ретуширование» и «улучшение», то я отрицательно отношусь ктаким попыткам. Великий дирижер Бруно Вальтер однажды сказал очень мудрые слова: «Нужно иметь мужество играть то, что написано в нотах!» Но все в конечном итоге зависит от дарования исполнителя. Например, Святослав Рихтер называл себя всего лишь «без-личностным» посредником между автором и публикой. Но, тем не менее, он вошел в историю искусства как выдающийся пианист. Ведь полностью отрешиться от своего «я» невозможно, все равно какой-то субъективный момент присутствует, хочешь ты этого или нет.

— А как Вы относитесь к легкой музыке?

— Вполне нормально. Иногда она помогает хорошо отдохнуть. Опять же, все зависит от таланта того, кто эту музыку создает. Ведь есть откровенная пошлость. Когда едешь в маршрутке, где непременно звучит радио «Шансон», то к концу поездки можно просто озвереть. А когда сам выбираешь и слушаешь то, что талантливо, то что в этом плохого?

— Вам больше нравятся сольные концерты или же выступления в сопровождении симфонических оркестров?

— Это еще один сложный вопрос. Как правило, сольный концерт — это то, за что ты полностью отвечаешь сам, хотя и зависишь от тех или иных внешних обстоятельств. А когда играешь с оркестром, то зависишь и от того, кто слева от тебя, и от того, кто справа, и от человека, который стоит за пультом. Тут должно быть полное взаимопонимание, чтобы получился удовлетворительный результат. Все зависит от уровня мастерства дирижера, профессионализма оркестра. А это как-никак в среднем сто человек. Нужно добиться какого-то среднеарифметического решения, потому что ты должен свою мысль соотносить с тем, что хочет дирижер. Иначе сочинение не прозвучит.

Мне кажется, что одни из самых удачных вариантов у нас были с дирижером Национального симфонического оркестра, народным артистом Украины и России Владимиром Сиренко. Он очень чуток, готов всегда к контакту и взаимопониманию как на сцене, так и на репетициях. С ним необыкновенно приятно работать.

Но все равно, когда играешь сам, все намного проще.

***

— Вы много выступали, в частност в Азии. Как там воспринимают европейскую музыку? Ведь у нас не многие меломаны согласились бы слушать, скажем, японскую классику...

— В Азии, и это поразительно, люди удивительно восприимчивы к европейской и русской музыке. Там это всегда вызывает огромный интерес. Кстати, Токио сегодня считается одной из культурных столиц мира. Там огромное количество концертных залов, которые всегда заполнены. Поэтому туда с большой охотой приезжают европейские и американские музыканты. У нас, к сожалению, к классической музыке интерес значительно меньше, если сравнивать.

— В чем это выражается?

— В частности, в том, что в Украине довольно скудная филармоническая жизнь. Хотя есть, конечно же, и приятные исключения. Один из примеров — Житомир. Казалось бы, город, практически ничем не отличающийся от нашего, но там филармония по-настоящему работает. То же самое можно сказать о Донецке, Ивано-Франковске, Черновцах. Гастроли же по другим городам — это всегда нечто экстраординарное. Сплошной экстрим.Вечно какие-то шероховатости, препятствия.

— Вам никогда "доброжеттели" фортепиано перед концертом не расстраивали?

— У нас в Украине фортепьянная база настолько слаба, что никаких доброжелателей не надо. Все давно уже расстроено и без них. Можно по пальмам перечесть города, где есть относительно хорошие инструменты. И у филармоний, как правило, нет средств эту ситуацию хоть как-то изменить к лучшему. Каждый концерт — это уравнение со многими неизвестными. Если первый раз едешь в какой-то город, то никогда не знаешь, что тебя там жд ет.

— Разве у вас "в команде" нет своего настройщика?

— Я не имею такой возможности, это очень дорого. Кстати, настройщики и не во всяком городе есть. Это очень нужная и ценная профессия, но, увы, вымирающая.

— Геннадий Геннадьевич, несколько слов о Вашей преподавательской работе. Кинорежиссер Сергей Герасимов своим студентам во Всесоюзном институте кинематографии любил повторять: «Я не могу научить вас режиссуре, но я попытаюсь научить вас думать». А Вы своих студентов чему учите?

— Я полностью согласен с этими словами. Кстати, подобное говорили и другие. Великий пианист Артур Рубинштейн утверждал, что он никогда не сможет научить человека тому, что он чувствует сам. Например, в каком месте положить палец на клавишу, чтобы получился тот или иной звук. Это надо чувствовать! Можно лишь разбудить в человеке какие-то струны, а дальше он поймет и найдет свою дорогу сам. Я стараюсь следовать этим принципам. Нет, формально можно студента научить, как пишутся ноты и на какую клавишу какой палец ставить в гамме до мажор. Но это еще не есть искусство. В лучшем случае — ремесло. Хотя и хорошее ремесло в жизни тоже не помешает.

— Кстати, как с высоты прожитых лет Вы оцениваете общий уровень нынешней молодежи?

— Как очень высокий! Сейчас очень много талантливой молодежи, мыслящей совершенно неординарно, не признающей авторитарных решений. По сравнению с тем периодом, когда я учился в консерватории, сегодняшние студенты в подавляющем большинстве мыслят более разнопланово и более смело.

— Не могли бы Вы в заключение поделиться с читателями «Гарта» своими ближайшими творческими планами?

— 21 марта я буду выступать в Житомире на фестивале им. Святослава Рихтера. Туда меня приглашают уже второй раз.

А в эту субботу, 23 февраля, состоится мой юбилейный концерт в Черниговском музыкальном училище им. Ревуцкого. В программе — произведения Бетховена и Шумана. Играть я буду в зале, который очень люблю, для людей, которых люблю, своих друзей и всех, кто пожелает прийти.

Олег Яновский, еженедельник "ГАРТ" №8 (2605) 21.02.2013

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.