Рай с оберегом

— Мне — 93, а ей намного больше, — гладит баба Настя обмазанные глиной потрескавшиеся стены своего дома. — В селе много новых есть. Пустых. А приезжие облюбовали мою. Хорошую цену давали. Я сначала думала: насмехаются над старухой. Но они не отступали. Говорят, другие хаты - обычные, а эта - будто из другой жизни.


— Не продали?

— И не продам. Здесь - рай.

Всюду на безлюдной улице цветут сады. Хоть дворы возле них и заросли кустарниками, дома покосились, а хозяева — кто на кладбище, кто переселился в большие села. Яблони и груши, за которыми никто не ухаживает, просто пенятся от цвета. Воздух такой чистый — не надышишься.

С другой стороны к самому огороду бабы Насти подступает березняк. Соловьи там, кажется, на каждом дереве. Или, может, их пение такое громкое из-за того, что вокруг тишина? Нарушать ее некому. Изредка по улице проедет машина. А в самой Лютовке (Щорский район) — всего 8 человек. Бабушка Настя — самая старая. Маленькая, хрупкая, согнутая болезнями почти пополам.

— Зато спина не так болит, когда полю траву, — шутит. — Хоть приходится и сидя, и на коленях.

На огороде (будет сотки три) Анастасия Мыла сеет арбузы. Говорит: растут килограммов по пять. Есть и большие. Угощает ими грибников, которые заезжают сюда даже из Сумской области. И с собой дает. Те новости расскажут, а она им — о своей жизни.

Из родных у нее рядом (в Лютовке) только племянница. Дочь — в Черкесске (в Предкавказье), 4 внуков, 7 правнуков, 2 праправнука — тоже в России. Еще в прошлом году встречала оттуда гостей.

А теперь не знает, дождется ли.

— Войны хоть не будет? — спрашивает с надеждой.

Но больше войны Анастасия Павловна боится голода, который она пережила в 12 лет:

— Лезу за липовыми листьми на оладьи и мысленно прощаюсь со всеми родными: голова туманится, руки не держат. А лезть нужно высоко, потому что снизу голые ветви - все оборвали. «Не смотри на землю, — приказываю себе, - потому что упадешь и убьешься».

И мать, и мы с братом поверили, что выживем, когда появилась клубника. Ее у нас было соток 15. Ели сами и продавали по 5 копеек за трехкилограммовый ящичек. Заработали денег и купили муку. Мать разводила ее и делала затируху. Я бы и сейчас ее ела — такая вкусная.

С тех пор, рассказывает, эти ягоды для нее — как оберег. О клубничной грядке заботится больше, чем о себе. Поливает в жару, укрывает на зиму. Выпалывает до последней травинки. На новые сорта не зарится. Бережет те, что когда-то спасли.

— А они говорят: продавай. Деньгами мусорят, -вдруг возвращается к началу разговора. - Как будто я без них бедствую. Пенсии - тысяча. Ее с головой хватает. Из еды - что закажу, соцра-ботник привезет. Дрова муж племянницы заготовляет. А раньше - сама. Оставит дочь старшего внука, а он еще малый, только за ручку пилы держится, чтобы не матля-лась. Так и попиляєм. Потом рублю понемногу.

Коровы не держу из-за сена. Раньше сеяла траву на огороде. Сложу копенок и переношу попонами. Или свяжу вязанку-и на велосипед. Теперь уже не могу.

— Муж умер?

- А его и не было. Обманул один и бросил беременную. В Москве. Я там всю войну работала помощником печатника в типографии «Красное знамя». Платили по 500 рублей. А коврига стоила сто. Сама я еще как-то бы выжила. А как с ребенком?

Таня моя родилась в 45-м, и мы вернулись в Лютовку. Дочь тоже росла на клубнике.

Потом мама заболела. 15 лет была прикована к постели. Так что невестой я была невыгодной. Впоследствии, правда, сватались. Но я уже привыкла одна. Так и не решилась на замужество.

Вот и живу теперь только со своими болезнями. Один глаз совсем не видит. Руки-ноги не слушаются. Этой зимой так прихватило, что больше лежала, чем ходила. А зря, потому что так еще хуже. Наступила весна, душа к солнцу просится, а я подняться не могу.

Теперь больно не больно - встаю. Бывает, поплачу. От того. что сил нет. А затем помолюсь Богу и что-то делаю. Долго, медленно. Печь топлю часа три. А что поделаешь?

— Чужих не боитесь? Вдруг нагрянут воры, а звать на помощь некого.

— Это уже было. И не раз.

Лет 5 назад принес нечистый непрошеного гостя. На дворе ночь. А он стучит в окно, аж стекла звенят. Я и дышать перестала. Он разозлился, дверь выбил. Залетает в дом. Кричит: давай деньги, а то сожгу. Я бы отдала. Все 67 гривен, которые были, лежали в одном месте. Да ни сказать, ни показать, где они, не могу: трясет, как в лихорадке. Он все в доме перевернул и сам нашел. Подошел ко мне, может, хотел, чтобы открыла еще какой-то тайник, но испугался. Видимо, думал, что умираю. Накинул мне на плечи одеяло, сказал: «Прости, мамаша». И ушел. Я потом долго отходила.

Позже цыганка приблудилась. Попросила воды. Я ее еще и яблоками угостила. А она 170 гривен украла.

Прости, Господи, этих людей. Они не ведают, что творят. Деньги еще никого не сделали счастливым.

Ну продала бы я дом, пошла бы жить в дом престарелых. Пусть там хороший уход, вкусная еда, но душу этим не задуришь.

Она бы ежедневно рвалась сюда.

Мария Исаченко, "Гарт" №21 (2670) от 22 мая 2014

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.