провесень

А Провесень, хихикая в кулак, начинает шалить, как ополченец в тылу супостата. Ныряет под снега, проползает ужиком во всех сугробах и лесных заносах, под всеми настами на степных просторах. И враз становятся снега одутловатыми, сникают, словно пена на невыпитой вчера медовухе, закоченевает подстреленно, будто недоеденная глазунья на холодной сковороде. Осторожно! В такой рыхлый сугроб упадешь – получишь полную пазуху грязноватой воды, которая теперь точит каждый кучугур изнутри.
А Провесень тем временем бавится, вытягивая из наметенных на края крыш козырьков ледяные пики сосулек до земли, стягивает рыхлые пласты по покатым крышам и обрушивает их вниз. Берегись! Провесень шустрит, не разевай варежку, получишь ноздреватым сугробом по носу.
Но ни звука громкого, кроме звучных шлепков снежных комьев, не позволяет себе прохвост Провесень. Особая тишина устанавливается над всей украинской стороной, когда он в плотных туманах без единого солнечного лучика щекочет под снегом траву и настораживает к скорому рывку на свет божий подснежники. Какая же стоит тишина! Ни завывания холодного ветра, ни шороха поземки, ни хруста снега под ногами не услышишь уже до следующей зимы. Только иногда звучно посреди тишины шлепнет капля с ветки дерева. Шлепп! И снова тихо. В такие дни насилу рассветает, день проскакивает как во сне, торопливо прячется в полумрак время, отмеряемое ляпающими с высоты деревьев на склизлую землю каплями сгущенного тумана.
И вдруг с утра – репетиция весны. Глубоченно-синее небо над головой, чья синева слегка оттенена молочными перьями облаков, огненно-золотое солнце, как славно начищенный самовар, пышет жаром с небес, горячим языком слизывая целые снежные поля, из-под снега проявляя буроватую полуобморочную траву, да затянутый подснежным илом валежник. А к концу дня посреди таких проталин и зеленые пятна новой травы нарисовываются вполне отчетливо. И теплый воздух поет в прозрачности мира. И спина от солнечных лучей горячая, и перед глазами от нестерпимой яркости нового живого начинают скакать солнечные зайцы величиною с кобылу.
А назавтра – словно все приснилось... впрочем, нет, трава посреди протопленных полян все зеленее, а в лесу – вместо снега лежит облезлая шкура матушки Зимы.
Ребятишки вовсю собирают подснежники, милые, отважные, нежные подарки Провесня. Ребятишки сверлят белую кору с темными отметинами, добывают березовый сок. В Провесневом лесу, куда не повернись – уютно пристроена баночка у березового комля, стекает капля за каплей прозрачный сок, ни дать ни взять – водичка, прошедшая через корни и тело березы. Пьют его детишки и взрослые, как не в себя, без счету. Пьют – и наливаются силой, которую Провесень отобрал у Зимы и отдал деревьям, траве, людям.
Позже, много позже, березовый сок, перебродивший, настоянный на яблочной и грушевой сушке, ставший настоящим деревянным квасом, порадует землепашца в жгучий полдень, когда мальчишки притянут батяньке обед в платке – и баклажку резкого, холодного из погреба березового соку. Припадет разгоряченный мужичина к баклаге, напьется до изнеможения, аж задохнется... переведет дух, крякнет. И так любо будет, любо!
Но до весны пока далеко. Зима сдуру может еще и снегопадами сыпать, и морозы заряжать. А мир тем временем смотрит мимо Зимы, в дали, откуда, как известно, с весною ласточка прилетает.