«Я бы никогда не смогла сказать ей правду»

В оккупацию и после победы Нина Кунавина боялась случайно встретить женщину, которая в самом начале воины при людях опозорила их с подругой возле щорского железнодорожного вокзала. Женщина увидела их сверху — с пешеходного моста над путями — и закричала: «Что делали эти малолетние соплячки рядом с нашими мужьями?» «Малолетним» было по 19. Только окончили первый курс пединститута в Киеве. Но честно ответить на вопрос незнакомки Нине Фёдоровне было бы страшно даже сейчас — в 93 года.



Этот эпизод — один из немногих, которые она помнит до малейших деталей. Всё другое вспоминает с помощью сына да по старым фотографиям. На фотографиях она сразу узнаёт каждого, а в жизни (точно так же — с первого взгляда), кроме близких и родственников, — председателя щорской районной ветеранской организации Людмилу Кравец. Она часто приходит проведать ветерана. Не пропустила ни одного Дня Победы. До этого праздника Нина Кунавина старается обязательно дожить каждый год.

Война для неё продолжалась и после освобождения — в 43-м, когда в Щорсе был сформирован эвакогоспиталь №6052. Его разместили в её родной — железнодорожной (так горожане называли ее неофициально) — школе. Теперь Нина ходила сюда не на уроки, а на работу. По ту сторону госпитальных дверей люди привыкали к мирной жизни. Здесь за неё продолжали умирать.

Для раненых не хватало места. Искалеченных, изуродованных приходилось спасать ещё и от самоубийств. Многие из них не хотели выздоравливать и возвращаться к семьям, чтобы не быть для них обузой.

Приходила после работы домой в Гвоздиковку (в 3 км от Щорса) совершенно обессилевшей. Весила тогда 48 килограммов.

Счастье, что рядом была мама. Она спасала от усталости и тяжёлых мыслей. А в оккупацию спасла от смерти.

— У нас было спрятано ружье. Он был охотником. знал толк в оружии. Купил его за большие деньги. Об этом в селе знали. Кто-то донёс.

Вскоре пришли немцы. Когда мама вынесла ружье, у одного прямо глаза заблестели. Рассматривает, причмокивает.

Нам велели одеваться. Повели за село. По дороге немцы разошлись. Остался только один.

Мама работала учительницей. Знала немецкий. Просит солдата: убей меня, а дочь отпусти. Он провёл ещё немного и указывает на поле: идите. А сам поднимает автомат. Прежде чем начал стрелять, мама толкнула меня в снег и прикрыла собой. Потом стало тихо.

Но мы боялись подняться. Начали ползти. Автоматных очередей больше не было. Светила луна. Было видно, как днём. Мамино лицо белее снега, в котором мы лежали. Обняла меня и как заплачет.

Мама умерла в 44-м. Нина осталась одна — ни братьев, ни сестёр. Ждала отца. Он (воевал ещё в Первую мировую) в 41-м ушёл на фронт добровольцем. В 52 года. Был снайпером. Победу встретил в Будапеште.

Из всех праздников, вспоминает Нина Федоровна, признавал только 9 Мая.

Отец настоял, чтобы она вернулась в институт. После его окончания по распределению попала в Самбор Львовской области. Преподавала историю в педагогическом техникуме. Там познакомилась с будущим мужем. Его полк дислоцировался в соседнем городе Калинове. Василий Кунавин был лётчиком. Воевал с первых дней войны. Был несколько раз ранен. Последнее ранение получил в Берлине.

Они поженились. В 1955-м родился Сергей. А два года спустя семья была уже на Сахалине — на новом месте службы Василия Николаевича.

В начале 60-х Нина Кунавина приехала с сыном в Щорс. Больше 20 лет проработала в своей железнодорожной школе (сейчас — районная гимназия). С мужем разошлась.

— Переехать пришлось из-за меня. Я на Сахалине постоянно болел. Врачи посоветовали другой климат, — уточняет Сергей Кунавин. — Но почему к нам не приехал отец? Этот вопрос мучил меня с детства. Мама отвечала: у него служба, не смог, так случилось. Отец был для меня героем. Я даже в институт гражданской авиации поступил, чтобы быть на него похожим.) А у героя всё должно быть идеальным - и поступки, и любовь. В моей голове не укладывалось, что боевой офицер мог оставить жену с ребёнком.

Со временем я узнал, что после выхода в отставку отец поселился в Сумах. У него была другая семья, но в ней меня считали своим.

Стал расспрашивать отца о прошлом. И он рассказал: стремился перевестись поближе к нам с мамой. Но командование всё время отказывало. Подал рапорт об отставке — и снова отказ: «Ты ещё должен послужить Родине». Он взбунтовался. Сгоряча сказал при коллегах, что остаётся только угнать самолёт и искать прибежища у союзников. Кто-то доложил командованию, и отца запроторили в психбольницу. Друзья посоветовали «всё осознать» и снова проситься в строй. Подобное сказал ему и известный на Сахалине знахарь. Мол, всё наладится, до смерти ещё далеко. Берегись машин.



Отец послушался. Служил. Сошёлся с другой женщиной. В 61 год в Сумах его насмерть сбил пьяный водитель.

Отец не перестал быть для меня героем. Но я понял, что у каждого героя, как и у простого смертного, — своя судьба. Моя привела меня из института инженеров гражданской авиации в львовский полиграфический. Изучал художественный дизайн и живопись. Почти 40 лет пишу картины. Три последних года живу в Щорсе (переселился из Нежина). Ухаживаю за мамой. После отца она замуж не выходила. Я у неё один-един-ственный, — улыбается Сергей Васильевич.

— Вы знаете, какая история произошла с мамой на железнодорожном вокзале в Щорсе 75 лет назад? — спрашиваю его.

— Я сама расскажу, — говорит Нина Фёдоровна. — В пединституте я училась вместе со своей щорской подругой Викторией Богомаз. Я - на историческом факультете, она - на математическом. Окончили первый курс. Обеим оставалось сдать последний экзамен. И тут - война.

Надо добираться домой. Узнали, что лучше через Бахмач. Потому что туда идут эшелоны с беженцами, заводским оборудованием -авось подбросят. До самого Бахмача нам доехать не удалось. Шли по железнодорожным путям, чтобы не заблудиться. Только раз свернули в поле - нарвать ячменя. Другой еды у нас не было.

Не чувствовали ни ног, ни рук. Потому что тащили ещё и деревянные чемоданы.

Наконец пришли на вокзал. Он тогда был ещё цел. Только много путей повреждено. Спрашиваем, как доехать до Щорса. Никто ничего не знает. Мы упали на траву, достали ячмень - едим. Вдруг подходит какой-то мужчина. Уже немолодой. Говорит: «Лезьте в паровоз, вокзал сегодня бомбили, много убитых. Не ровен час — снова налетят».

В паровозе негде повернуться из-за того, что лежит что-то накрытое. Он молча указывает туда: садитесь. Так и доехали.

В Щорсе машинист быстро выпроводил нас - даже поблагодарить не успели.

На перроне и на мосту было много людей. Все смотрят на нас как-то странно. Решили: это из-за того, что мы чёрные от угольной пыли.

Потом узнали, что в тот день в Бахмаче во время бомбежки погибли щорские машинисты. Их привезли домой на паровозе. А родные встречали на вокзале. И тогда мы с Викторией обо всём догадались.

Я не запомнила лица кричащей женщины. Боялась, что она запомнила моё. Встретит в городе и спросит о том же, что тогда — с моста. А у меня язык не повернётся сказать, что от Бахмача до Щорса мы, ничего не подозревая, ехали на телах убитых - её мужа и других мужчин. Сидели на трупах. Так машинист спас нам жизни...

Анна Ефименко, еженедельник «ГАРТ» №19 (2771)

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.