Примадонна, поющая для Бога
22 декабря Ларисе Викторовне исполнилось... ну, скажем так, определенное юбилейное количество лет. А накануне этой даты, 21 декабря, она посетила редакцию «Гарта» — и своими искренностью, непосредственностью, обаянием, остроумием и талантом рассказчика сумела превратить, казалось бы, обычное интервью в незабываемую творческую встречу.
— Лариса Викторовна, как Вы относитесь к совпадениям? Ведь Ваш юбилей год в год и почти день в день совпал с анонсированным жрецами майя и широко разрекламированным современными СМИ концом света...
— В совпадения я верю. А в конец света — нет. В Библии ясно сказано, что никому не может быть известна точная дата Апокалипсиса. Поэтому я абсолютно спокойно отношусь ко всем этим «пророчествам».
— Как же так? А еще говорят, что все артисты — до невозможности суеверные люди...
— Некоторые артистические «суеверия» могут вызвать лишь улыбку. Скажем, если драматический артист роняет на пол тетрадь с текстом роли, он должен тут же на нее сесть. То же самое нужно сделать певцу или аккомпаниатору, если они уронят ноты. Иначе, мол, на концерте возможен провал. По молодости лет я еще придерживалась этой «традиции», но теперь уже как-то несолидно, согласитесь. Кстати, свои приметы есть й у наших зарубежных коллег. Помню, на конкурс в Италии мне в Черниговской филармонии пошили бархатное темно-сиреневое платье. Но когда я в нем там появилась, итальянцы от меня просто шарахались! Оказывается, сиреневый цвет у них считается цветом неудачи и провала. У певцов он почему-то вызывает тревогу, неуверенность. Но я-то этого не знала! И завоевала второе место.
— Воистину, приумножая знания... А чего-либо необычного, мистического с Вами никогда не случалось? Ну что-то вроде «призрака в опере»...
— Нет, с призраками встречаться не доводилось. Но, знаете, считается, что дьявол гениален во всех видах искусства, кроме одного, — он не умеет петь! Потому что пение — это стремление души к свету. И в том, что Бог существует, я убеждалась тысячи раз. И множество раз в жизни, в совсем уж безвыходных ситуациях, мне помогала простая молитва. Я не могу этого объяснить. Наверное, это и есть те мистические вещи, о которых вы спрашиваете.
— А Вы давно пришли к Богу?
— С самого детства. У меня бабушка была очень религиозной. Конечно, в детстве и юности вера в Бога несколько, если можно так выразиться, поверхностна. Глубина понимания приходит лишь с возрастом. Теперь у меня это более осознанно.
— Опера — это вообще непостижимое искусство.
Можно ли сказать, что драматические актеры обращаются со сцены к публике, а оперные певцы — к Богу?
— Выдающаяся певица Галина Вишневская, которая, к сожалению, недавно умерла, в одном из своих интервью так и сказала: «Я никогда не пела для публики. Я пела для Бога!» Я была просто потрясена, когда это услышала! Ведь я тоже убеждена, что это все — во славу Божью. Человек, которого переполняет нечто, чему даже названия нет, нечто, что рвется из души ввысь, просто не может не петь! Это не тот случай, когда «щас спою». Нет! Мы должны это нечто отдать Тому, кто в нас его вложил.
— Лариса Викторовна, Вы были учительницей математики, и вдруг такой поворот в судьбе. Как Вам удалось «алгеброй гармонию поверить»? Когда Вы поняли, что Ваше место не у классной доски, а на сцене?
— Да, в 1984 году я закончила Черниговский пединститут, преподавала математику в средней школе №3. Одновременно занималась в оперной студии при Дворце культуры «Химик», которой руководил Вячеслав Петрович Литвинов. А неизменным концертмейстером была Нина Николаевна Сорогожская. Именно она процентов пятьдесят, если не больше, дала мне необходимого «вокального багажа».
В 1988 году в Киеве проходил конкурс самодеятельных певцов, председателем жюри была Диана Петриненко. Мы поехали туда с академической программой — и я заняла первое место по Украине. Мне подарили магнитофон, большущую вазу, грамоту дали! Это было потрясающе, особенно магнитофон, который я сама вряд ли по тем временам могла бы купить. И вот тогда я задумалась: раз уж такое дело, то может мне попробовать поступить в консерваторию, чтобы получить профессиональное образование?
— Но в итоге Вы поступили в московский Музыкально-педагогический институт им. Гнесиных?
— Дело в том, что в 1986 году у меня родилась дочь Юля, поэтому на стационар поступать было нереально. Но музыкальных учебных заведений с заочной формой обучения в Украине не было. И в 1989 году я подала документы в Гнесинку. Перед этим прослушалась у профессора Зары Александровны Долухановой — одной из самых знаменитых камерных певиц Советского Союза. Она и дала мне «путевку в жизнь». Я стала учиться, но преподавала по-прежнему в школе, да еще и заведовала кабинетом информатики — вела первый в области компьютерный класс. Нагрузка была огромная! Но на первой же сессии мне сказали, что коль уж я учусь в музыкальном вузе, то и работать надо по специальности.
А тут при Черниговской филармонии организовался камерный оркестр под управлением Виоля Симкина — безгранично талантливого человека! Он за ночь мог сделать оркестровки 5-6 романсов Чайковского, представляете? Когда он был маленький, его игру на скрипке слушал сам Сталин! В общем, меня приняли в этот оркестр и начали мы ездить по всей области, по всем селам с камерными концертами. Каждый месяц
готовили новую программу: я — вокальные произведения, они — инструментальные. Это было здорово, потому что все время были в тонусе, в работе, в поисках.
— Ваш замечательный голос достался Вам «по наследству»?
— И моя бабушка, и моя мама пели прекрасно! Мама вообще была очень артистичной, настоящий «театр одного актера». Но профессиональной певицей, это я точно знаю, была лишь моя прабабушка Мария Бакунова, умершая в 1907 году. К сожалению, более подробной информации у меня нет.
— Одна из давнишних газетных публикаций, посвященная Вам и Вашему творчеству, называлась «Примадонна без сцены»...
— Да, я всю жизнь мечтаю, чтобы в Чернигове был оперный театр. Вот, например, в швейцарском Базеле всего один театр. Но там идет и драма, и балет, и опера. Почему у нас нельзя сделать так же?
— Вы уверены, что зритель пойдет на оперу?
— Конечно пойдет! Если это будет действительно опера, а не тот «модерн», "который нам сейчас навязывают некоторые режиссеры и который невозможно смотреть без содрогания. Мне довелось один сезон поработать в Базельском городском театре. И я никак не могла понять, зачем в опере «Кармен» работницы сигаретной фабрики лазят в коротких юбках по высоченным железным каркасам и курят на сцене по-настоящему. Или почему в опере «Богема» артисты поют, стоя голыми под холодным душем. Слава богу, хоть за матовой ширмой. Как можно взять «до» в таких условиях?
В спектакле «Весталка» мне уже самой пришлось петь, держа в руках два настоящих горящих факела, каждый весом по полтора килограмма. Чтобы показать ужасы кровавого средневековья, статисты выливали на сцену целые ведра красной краски, а весталки ползали и тряпками эту «кровь» вытирали. Причем в кромешной темноте. Ходила я, ходила — и в конце концов наступила одной весталке на руку! Она устроила скандал, но потом мы с ней подружились, и я даже жила у нее на квартире. Это, кстати, к вопросу о совпадениях и случайностях.
Зачем из оперы делать такие шоу? Ведь для шоу существуют другие театры. А у оперы совершенно иные выразительные средства: хор, солисты, музыка, вокал. И все, этого достаточно. Она потому и опера, а не цирк.
— Наверное, тех режиссеров можно понять — им надо как-то заманивать публику. Ведь сейчас классика, особенно у нас, «несамоокупаемая».
— А как классика может себя окупить? Как может картошка сама себя окучить? Должна быть какая-то дотация, поддержка государства. Эстрадники могут завлечь публику своими фокусами, освещением, фейерверками. А чем можем завлечь мы? Стоит рояль, ты стоишь на сцене, ну? Но ведь без классики невозможна никакая культура! Это же фундамент! Это вечное! Если не иметь этих ценностей в душе, то о чем тогда говорить? Тогда это действительно конец света.
— С эстрадой проще — там зрителям (да и исполнителям зачастую тоже) думать не надо. А пониманию классики нужно учиться с малолетства.
— Конечно! Ребенку нужно объяснять: вот это хорошо, а это — нет. Классику слушать надо! А у нас по радио — сплошная реклама. В результате невежество доходит'до абсурда. Когда Лидии Забилястой в 2011 году присудили Шевченковскую премию, журналисты — вроде бы образованные люди! — спросили ее в интервью, почему она поет оперные арии на итальянском языке, когда на украинском было бы понятнее... Я как услышала! Вот это, думаю, да! Люди даже не знают, что опера традиционно исполняется на том языке, на котором написана. Хочешь знать сюжет — прочитай либретто, там все подробно написано.
Да что там о зарубежной классике говорить, если у нас и с украинской не все ладно. В Японии, например, ребенка не возьмут в сад, если он не знает семь народных песен. А к нам в Черниговское музыкальное училище им. Ревуцкого, где я руковожу отделением сольного пения, иногда приходят абитуриенты, которые не знают ни одной украинской народной песни! Просто смешно... Плакать хочется.
— Кстати, Лариса Викторовна, об иностранных языках... Вы пели на испанском...
— Нет, на испанском я не пела. Только на итальянском, немецком, английском. А в Базеле пришлось петь на французском. Я боялась страшно! Но хорошо, что при пении разрешается не придерживаться манеры речевого произношения, поэтому оперные арии — это совсем не то, что шансоны в исполнении Эдит Пиаф или Мирей Матье с их грасси-рованным «р». Конечно, на первых порах текст просто приходилось зубрить. Но потом уже, чтобы правильно расставить акценты, я начинала вникать, смотреть, что означает то или иное, выражение. Чтобы не получилось так, что произведение грустное, а я его весело пою.
— Вы—лауреат множества престижных международных конкурсов, Вас хорошо знают и очень ценят за рубежом. Если не секрет, почему Вы всякий раз возвращаетесь в Чернигов?
— А что мне там на Западе делать?
— У Вас много сольных программ?
— Сейчас я больше участвую в сборных концертах. Основная нагрузка в училище, поэтому сольные концерты у меня получается давать только один-два в год. Недавно ездила с бориспольской хоровой капеллой на фестиваль в Таллин, где пела романсы Чайковского из своей новой программы. В прошлом году подготовила программу из романсов Свиридова, Шумановскую программу. В следующем году планирую сделать еще одну программу — к юбилею Сергея Рахманинова. Вообще, стараюсь откликаться на такие события, когда есть к чему сделать «привязку». В этом году, например, к 80-летию Анатолия Соловьяненко мы подготовили концерт силами наших студентов и преподавателей. А на 8 февраля в Черниговской филармонии планируется мой юбилейный концерт с симфоническим оркестром.
— Лариса Викторовна, понятно, что для настоящего артиста творчество — это не работа, а образ жизни. Но все-таки, чем вы увлекаетесь помимо творчества?
— Очень люблю на природу выезжать. За грибами, за ягодами, просто на луг, просто в лес, на речку. Отрешиться от всего, забыть мобильный телефон, чтобы никто не тревожил. Конечно, через некоторое время это тоже надоедает. Не могу долго без работы.
— А в компаниях любите петь?
— Нет. Хотя смотря какая компания. Все от настроения, наверное, зависит.
— И последний, с Вашего позволения, вопрос: как Вы себя чувствуете в «статусе» юбиляра? Годы на плечи не давят?
— Абсолютно нет! Я себя чувствовала, чувствую и, надеюсь, буду еще долго чувствовать 16-17-летней девчонкой, честное слово! Конечно, кросс уже не побежишь, на лыжах с ветерком не прокатишься, но главное, чтобы душа оставалась молодой!
Олег Яновский, фото Виктора Кошмала, еженедельник "ГАРТ" №52 (2597) от 27.12.12
Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш
Telegram.